В своём недавнем интервью я высказался об юрисдикционном плюрализме. Речь шла о Северной Америке и Европе, где в силу исторических обстоятельств не существует собственных Поместных Православных Церквей (за исключением Православной Церкви Америки, чья автокефалия не получила однозначного признания в мировом Православии), и где в той или иной канонической форме (экзархат, епархия и т.п.) присутствуют сегодня общины многих Поместных Церквей. В интервью, о котором идет речь, преимущественно рассматривались вопросы, связанные с кризисными явлениями в украинском православии. Но даже в рамках этого формата я оговорился, что юрисдикционный плюрализм, который может быть «удобен» для мирянина, имеет и свои существенные недостатки. В частности, приводя к неправильному, с точки зрения экклезиологии, отождествлению Церкви и нации. Увы, меня не услышали. Или не захотели услышать, приписав мне идеи, которых я не разделяю. И все же дискуссия, пусть и не вполне корректная, это лучше, чем игнорирование проблем. Поэтому, пользуясь предоставленным моими недоброжелателями поводом, я хочу уточнить своё отношение к феномену юрисдикционного плюрализма.
Мы живем в мире, который мало похож на мир, в котором жили отцы Вселенских Соборов. Или на мир, каким он был после Французской революции, выведшей на сцену истории новое действующее лицо — нацию… Все так же сияет небо, все так же плещутся волны океанов и светит солнце. Но культурная ситуация, в которой живет современный человек, совсем не похожа на эпоху Средневековья или эпоху классических национальных государств, которая длилась последние два столетия. Встречаясь со словом «глобализация», мы чаще всего вспоминаем о проекте объединенной Европы. Но ЕС это только визитная карточка глобализации, её главный продукт на европейском континенте. А действенных инструментов глобализации намного больше: всемирный рынок, транснациональные корпорации, массовая интернациональная культура, мировые новостные телеканалы, интернет и социальные сети, которые уже сегодня диктуют культурную и политическую повестку дня… Мир стал более удобным и более открытым. Литература, живопись, кинематограф, музыка, поэзия (да, даже поэзия, которая на протяжении столетий была прибежищем и трибуной для национального духа), - все это теперь существует либо в формате провинциальности, либо в формате глобализации. Песни американского рэпера Эминем слушают не только в украинских городах, но и в селах. Выход новой серии «Игры престолов» ждут миллионы телезрителей во всех странах мира, включая Украину. А в список 100 лучших романов ХХ века не входит ни один текст, написанный на украинском, и всего три романа русских писателей: «Архипелаг ГУЛАГ» А. Солженицына (№7), «Лолита» В. Набокова (№27, к слову, написанный на английском), и «Мастер и Маргарита» М. Булгакова (№94).
Церковь — один из наиболее консервативных институтов. Консервативных в хорошем смысле слова, так как здоровый консерватизм позволяет православию сохранить свое лицо и традицию в стремительно меняющемся мире. Но христианская Церковь, ставшая когда-то закваской для европейской цивилизации, не привязана к тому или иному типу культуры или цивилизации: античному миру, миру Средневековья, эпохе Возрождения или Модерна. Во все эти эпохи Церкви не только удавалось выжить и остаться собой, но и активно изменять мир, в котором она жила. Преобразить античный мир, внушить идею социальной ответственности дикому капитализму, научить уважать права личности на Западе и победить атеистическую идеологию в странах Восточной Европы.
Церковь вечна, ибо Камень, на котором она стоит, — живой воскресший Христос. По сути у Церкви нет иной идентичности кроме Христа Воскресшего. Поэтому Церковь никогда и не боялась мира, мирских влияний, схожести своих структур управления со структурами управления империй и национальных государств, в которых она существовала. Церковь менялась и меняется. И это не делает её другой, не меняет её сути, природы. Оставаясь во внутреннем единстве со Христом распятым и воскресшим, Церковь всегда была верна своему божественному учению, но не боялась и меняться, приспосабливая свой язык, свои структуры управления, свою проповедь под конкретные исторические и социальные обстоятельства.
Антикоммунистические революции в Центральной и Восточной Европе, распад советского блока и СССР, безусловно, были событиями всемирно-исторического значения. Они вызвали энтузиазм среди народов, которые отныне обрели возможность самостоятельно обустраивать свою жизнь и стали тяжелейшей психологической и культурной травмой для сознания миллионов россиян. В начале 2000-х стало абсолютно ясно, что выигравший в «холодной войне» Запад не собирается интегрировать Россию в свои политические и оборонные союзы, что привело к антизападным настроениям среди российской политической элиты. Одновременно, не без влияния пропаганды, стали массово ностальгировать по утраченным масштабам советской государственности и простые россияне.
Парадоксальным образом проникла ностальгия по советскому прошлому и в церковные круги. В Конституции СССР 1977 г. присутствовала знаменитая статья 6-я статья, провозглашавшая, что «руководящей и направляющей силой», а также «ядром» советской политической и государственной системы является КПСС. И не было соответствующей статьи об особом положении Русской Православной Церкви. И все же именно РПЦ, пережившей страшные гонения в более ранние периоды, в брежневскую эпоху, когда коммунистический режим вдоволь напился крови и стал менее агрессивным, удалось стать чем-то вроде «главной легальной конфессии» в СССР. КГБ и партийная верхушка зорко следила за наиболее влиятельными иерархами Церкви. А срощенный с ней аппарат уполномоченных по делам религий обеспечивал контроль над церковными кадрами на местах. Но с какими бы сложностями не встречалась в это время Русская Церковь, её юрисдикция на территории «одной шестой суши» (за исключением Грузии) была безальтернативной.
Перестройка и распад СССР поколебали это, по сути, эксклюзивное положение РПЦ. В Украине начались процессы легализации и возрождения инфраструктуры УГКЦ. В 1992 г. в Молдове была создана Бессарабская Митрополия — митрополичий округ в составе Румынской Православной Церкви на территории Республики Молдова. В 1993 году в Эстонии была зарегистрирована, а в следующем 1994 г. приняла в свой состав 54 прихода (из 83 существующих в этой стране) Эстонская Апостольская Православная Церковь — автономная церковная структура в составе Константинопольского Патриархата. Наконец, следует упомянуть о наиболее масштабном вызове единству и положению РПЦ на постсоветском пространстве: украинском автокефальном движении, которое институализировалось в самопровозглашенном Киевском патриархате и является сегодня наиболее многочисленной и влиятельной неканонической структурой мирового православия.
2
Бессарабская митрополия, юрисдикция Константинополя в Эстонии, украинское автокефальное движение, которое постоянно апеллирует к Святейшему Патриарху Варфоломею и даже (в лице альтернативной патриарху Филарету УАПЦ) неоднократно ставило перед Фанаром вопрос о вхождении Православной Церкви в Украине в состав «материнского» Константинопольского патриархата… Весь этот «парад юрисдикций», а также активность на территории бывшего СССР структур Католической Церкви — побудила РПЦ защищать свои интересы. В том числе и при помощи соответствующих богословско-канонических концепций.
«Каноническая территория». Мы так часто употребляем этот термин, что может показаться, что он присутствует в Символе веры или постановлениях Вселенских соборов. Однако, на самом деле выражение «каноническая территория» было введено в обиход богословами РПЦ в… 90-е годы прошлого века. Более того, у него, возможно, даже есть автор. Как утверждает игумен Иннокентий Павлов, словосочетание «каноническая территория» «сорвалось с языка» у него, когда он в 1989 г. на заседании одной из Синодальных комиссий, защищал права РПЦ на юрисдикцию в Бессарабии. Что и говорить, источник, неоднозначный (для тех, кто не в курсе: игумен Иннокентий, эрудированный библеист, бывший сотрудник ОВЦС и секретарь патриаршей Библейской комиссии РПЦ в 1995 г. вышел за штат, а спустя 7 лет принял католицизм). Так или иначе, но фактом остается то, что в качестве термина канонического права выражение «каноническая территория» до начала 90-х не употреблялось. (О чем, в частности, свидетельствует его отсутствие в классическом курсе церковного права прот. Владислава Цыпина, у которого я в своё время учился).
Не спорю, Поместная Церковь не может существовать в этом мире, отказавшись от защиты своих прав. Тем более, что причины, толкающие людей отделиться от Поместной Церкви, к которой они ранее принадлежали, могут быть различными. Это может быть желание строить свою церковную жизнь на началах автокефалии и бо́льшей открытости местной общине. А может быть элементарным эгоизмом и властолюбием. Или этнофилетизмом — греховной тенденцией приносить церковные интересы в жертву интересам национальным и даже племенным (осуждена как ересь на Константинопольском соборе 1872 г.). Но вот в чем проблема — возведенное в ранг догмата понятие «канонической территории» также оказывается несвободным от этнофилетических коннотаций.
Проблема заключается не столько в самом выражении/понятии, сколько в контексте, в котором оно воспринимается. Таким контекстом чаще всего выступает не декларируемая, но сама собой возникающая в сознании аналогия между Помесной Церковью и национальным государством. Государство обладает своей территорией и суверенитетом. А любое нарушение целостности его территории является покушением на его суверенитет. У местной Церкви (будь-то епархия либо совокупность епархий, которым свойственно общее соборное управление) тоже существует своя территория. Но обладает ли Поместная Церковь (епархия?) тем же уровнем суверенности, который свойственен национальному государству? И могут ли границы епархий или Поместных Церквей быть аналогом границ национальных государств? Стоит ли выставлять на этих границах таможенников? Пограничников? Дозорные вышки?
Аналогия между Поместной Церковью и национальным государством незаконна. Но это de iure. А de facto православие уже давно и массово поражено вирусом «автокефализма», когда местная Церковь мыслится как аналог национального государства, а её автокефалия — как аналог национального суверенитета. «С точки зрения православной экклезиологии, — пишет Блаженнейший Митрополит Владимир, — структура Поместных Православных Церквей — это единая Церковь, единое церковное тело. А в реальности, фактически — современное Православие напоминает, скорее, конфедерацию национальных Церквей… Православный мир культурно и психологически расколот, а наши — национализированные — автокефалии превратились в аналог государственных границ и даже демаркационных линий» (Мысли разных лет. К., 2015, с. 91).
Блаженнейший здесь поднимает одну из наиболее острых проблем современного Православия: подмену вселенского, кафолического — национальным. «Изменилась сама наша идентичность, — пишет Митрополит Владимир. — Мы уже не говорим о себе: “я — христианин”, но говорим: “я — православный” (словно православие — это нечто отличное от христианства). Мы утратили чувство живой причастности к Единой Вселенской Церкви и превратились в насельников своих “национальных Церквей”, чувствуя себя “дома” только там, где господствует знакомый нам национальный контекст» (Там же. с. 92).
Но кафолическое — это не сумма поместного, а особый способ бытия, к которому человек приобщается в Церкви. Бог-Троица живет в любви и единстве, живет любовью и единством. А христианская кафолическая Церковь — ничто иное, как икона или модель (действующая!) божественной любви и единства. Поэтому, когда мы говорим о «территориях» и, тем более, «границах», мы всегда должны помнить об условности этих понятий, помнить о том, что Церковь — это организм любви, организм, внутри которого нет «чужих» и «своих», национально-близких и национально-далеких…
3
Церковь сверх-национальна. Она строится не на базисе нации, национальных ценностей и культуры, а на базисе территории. Церковь освящает территорию, землю. Но ей чужд языческий пафос «священной земли». Как чужда и идеология, выстроенная на этом пафосе. Будь-то интегральный национализм или идеология «православной цивилизации», которая пытается «переодеть» этот самый национализм в церковные ризы. (Не удержусь и вновь процитирую в этом контексте Митрополита Владимира: «“Святая Русь”, “священный эллинизм”… Изначально эти концепции формировались в лоне Церкви, но со временем они секуляризировались, превратились из общецерковных — в ценности национальные, идеологические, и, увы, часто друг другу противоречащие…»).
Национализм множество раз хоронили. Но это не помешало ему выжить и даже приумножить свои силы. Актуален национализм и сегодня. И все же, наша эпоха нанесла ему, кажется, сокрушительный удар. Нет, не идеологией либерализма. Вечных идеологий не бывает, а, следовательно, придет конец и господству идеологии либеральной. Сокрушительный удар по национализму и классическому национальному государству нанесла, скорее, информационно-телекоммуникационная революция, благодаря которой постиндустриальное общество на наших глазах превращается в общество информационное.
Церковь вечна в своем учении. Но не в своем устройстве, которое в той или иной мере приспосабливалось иерархами Церкви к конкретным историческим обстоятельствам. «Один город — один епископ», гласит древний канонический принцип. Не оспаривая его, хочу спросить: чему он служил? Кафоличности! Мир, в который пришел Христос, был многонациональным. Израиль ожидал Спасителя для одного народа: избранного Богом народа Израиля. Но Христос принес спасение для всех. Для иудеев и эллинов. Для народов, культура которых лежала в основе государственности Римской Империи. И для варваров, корабли которых осаждали Константинополь… Один город, одно евхаристическое собрание, один предстоятель этого собрания. Этот принцип должен был гарантировать универсальный характер последнего. И универсалистский формат самого христианства, которое изначально было обращено не к народам и классам, а к каждой отдельной личности.
* * *
В чём главный недостаток юрисдикционного плюрализма? Он угрожает кафолическому измерению Церкви и косвенно узаконивает этнофилетизм. Как четко сформулировал, прот. Иоанн Мейендорф: «Кафоличность Поместной Церкви предполагает в особенности, что эта последняя включает в себя всех православных христиан в данном месте» (Кафоличность Церкви).
Казалось бы, разве Кафолическая Церковь не состоит из суммы Поместных Церквей, подобно тому, как Организация объединенных наций состоит из государств-членов ООН? Здесь нужно всегда иметь в виду различие между двумя типами единства — единством онтологическим, которое возникает во Христе и Его Церкви, и единством ситуативным, политическим, которое свойственно политическим и общественным структурам, пусть и задуманном с такими благородными принципами как у ООН.
Последняя, хоть и декларирует в своём названии идею «объединения», на самом деле ставит перед собой более узкую цель: минимизировать разобщенность — предотвращать и устранять угрозы миру, подавлять акты агрессии и т.п. Церковь же это, скорее, не инструмент, а действующая модель для достижения единства. Церковь не просто стремится к единству, она к нему таинственно приобщает. Формула «Кафолическая Церковь сегодня = 15 автокефальных Церквей» (или, если придерживаться греческой версии, 14 автокефальных Церквей) имеет право на жизнь в учебнике религиоведения. Но она некорректна с богословской точки зрения. Некорректна, ибо подлинная кафоличность достигается не путем сложения, вычитания или умножения, а через приобщение ко Христу. «Православная экклезиология, — пишет прот. Иоанн Мейендорф, — основывается на понимании, что местная христианская община, собранная во имя Христа, возглавляемая епископом и совершающая Евхаристию, является воистину “кафолической Церковью” и Телом Христовым, а не “фрагментом” Церкви или только частью Тела. И это так, потому что Церковь “кафолична” благодаря Христу, а не благодаря человеческому своему составу. “Там, где Христос, там кафолическая Церковь”[Игнатий Антиохийский. Послание к Смирнянам, 8,2]».
* * *
Итак, как мы видим, у «юрисдикционного плюрализма» есть свой существенный недостаток: он умаляет кафолическое измерение Церкви. К счастью для Православной Церкви, эта проблема давно находится в центре внимания западных православных богословов и иерархов. С одной стороны, она уже получила должное богословское осмысление в трудах двух мыслителей Православной Церкви в Америке: цитируемого нами выше протопресвитера Иоанна Мейендорфа и протопресвитера Александра Шмемана. С другой, живое стремление к единству, а также богословская критика подвигла иерархов Запада к осознанному выстраиванию институтов единства. В странах, где параллельно сосуществуют «национальные» православные юрисдикции, уже давно выработаны и действуют институты единства: практика сослужения иерархов из различных Поместных Церквей, конференции канонических православных епископов, разнообразные общеправославные форумы, научные и учебные центры, значимость которых выходит за границы «национального» православия.
Итак, западное православие стремится к единству, но на сегодняшний день, еще не способно окончательно воплотить его в своей церковной структуре. А что делается на территории бывшего СССР? Можем ли мы утверждать, что православие на Западе в бо́льшей мере подвержено недугу национализма, чем православие посткоммунистическое?
Теоретически и приверженцы украинской автокефалии, и сторонники канонического единства с Московским Патриархом предлагают одну и ту же модель церковного единства. Модель, которая предусматривает не только единство евхаристическое, в молитвах и таинствах, но и единство церковно-административное: под канонической властью Московского Патриарха, либо под властью (самопровозглашенного) патриарха Киевского. Более того, и мз уст сторонников Московского, и из уст сторонников (самопровозглашенного) Киевского патриархатов можно услышать критику в адрес идеи «юрисдикционного плюрализма».
Но вот, что характерно: проанализировав аргументы той и другой стороны, можно заметить, что «юрисдикционный плюрализм» критикуется преимущественно не за отход от древнего принципа «один город — один епископ», а за урон национальному единству. Причем, для одной стороны это угроза единству «русского мира» (культуры, цивилизации, нации — имена существительные к прилагательному «русский» могут быть самими различными, но смысл останется тем же). А для другой — угроза единству «украинской нации» и «соборной Украине».
4
В наше время, увы, легко заработать тот или иной ярлык. Достаточно перейти дорогу кому-то из богатых людей, способных оплатить услуги рекламного агентства, не брезгующего «черным пиаром». Или поставить под сомнение один из самочинных «догматов», исповедуемый нашими православными фундаменталистами. В этом случае услуги рекламистов будут даже лишними. Узнав, что вы, скажем, не верите в то, что ИНН или паспорт с электронным чипом это «код зверя», наши интегристы припишут вам такое количество «ересей» и «грехов», что на вашем фоне померкнет слава любого древнего ересиарха.
Меня, к примеру, часто упрекают, что я, якобы, являюсь лоббистом идеи национальной Церкви. Но я не только не являюсь таковым, но не разделяю самой концепции «национальной Церкви», видя в ней ни что иное, как порождение эпохи Французской революции. Церковь — действительно выше любых «национальных идей» и «ценностей»… А рецидивы языческой метафизики и вдохновляемого ею национализма в Церкви действительно нужно критиковать.
Но нельзя критиковать украинский национализм и умалчивать о том, что существует национализм русский. Нельзя критиковать Донцова и его весьма далекую от христианского мировоззрения доктрину интегрального национализма, и в то же время умалчивать о странных идеях любимого философа нынешних кремлевских идеологов — Ивана Ильина. В философской системе Ильина понятие нации оказывается настолько сакрализированным, что, по сути, подменяет собой Церковь. Оказывается, дары Святого Духа, даруются не только Церкви, не только конкретной личности, к ней принадлежащей, но и некоему светскому коллективу: нации. Причём не просто нации, а какому-то, якобы существующему в её лоне, «инстинктивному чувствилищу», которое («чувствилище»!) эти дары Святого Духа «творчески претворяет по-своему» («О христианском национализме»).
* * *
Предвижу упреки в свой адрес: защищая принцип «юрисдикционного плюрализма» митрополит Александр, якобы, пытается «обосновать» необходимость создания в Украине новой (скорее всего, «греческой») юрисдикции. Что же, я уже давно привык к тому, что некоторые «эксперты» по «моему вопросу» много лучше меня самого разбираются в моих мыслях и жизненных планах. И всё же замечу: цель, которую мы с моими единомышленниками ставим перед собой — это цель церковная, а не политическая или национально-культурная.
Я люблю свой народ, свою страну, её культуру и традиции. Но я помню и слова Христа: «кто есть мати моя, и кто суть братия моя? ... иже бо аще сотворит волю Отца моего, иже есть на небесех, той брат мой, и сестра, и мати есть» (Мф. 12,48,50). И помню, как описывает образ жизни христиан послание к Диогнету: они
«живут на родине,
но как иноземцы;
участвуют во всем, как граждане,
и все терпят, как пришельцы;
всякая чужбина им — родина
и всякая родина — чужбина»
(перевод А. Десницкого).
Политики говорят о создании «единой поместной» Церкви. А люди Церкви — о необходимости уврачевания раскола и восстановлении единства. Безусловно, каноническая, признанная мировым православием автокефалия и создание на ее основе единой церковной структуры в Украине являются одним из оптимальных вариантов решения пресловутого украинского “церковного вопроса”. Но, как можно понять, анализируя информацию, приходящую в Киев с Юга и Севера, мировое православие сегодня не готово к провозглашению украинской автокефалии (да и вообще к провозглашению любой новой автокефалии).
На Севере сегодня не готовы принять идею полной канонической самостоятельности Украины. А на Юге, не отрицая такой возможности в будущем, дают понять, что вопрос издания Томоса об автокефалии Украинской Церкви может серьезно рассматриваться не раньше, чем Украинское православие преодолеет раскол и соборно обратится с просьбой об автокефалии на Фанар.
Верю и знаю, что в ведомое Господу время церковное единство будет восстановлено. И надеюсь, что это произойдет на базе канонической автокефалии, которую будет признавать весь православный мир, включая и Русскую Православную Церковь. «История и современное положение Украинской Церкви, — писал мой усопший Авва Митрополит Владимир, — действительно дают нам основания надеяться, что в будущем наша Церковь обретет новый поместный канонический статус. Однако наш путь к чаемому церковному и национальному единству должен основываться не на каноническом самочинии, а на доверии к Вселенскому Православию, которое, искренне в это верю, в известное Богу время предоставит нашей Церкви и новый канонический статус, и подобающее ей место в диптихе Поместных Церквей» (Там же. С227-228).
5
Одна Поместная, организованная по территориальному принципу Церковь, которая бы объединяла в себе всех православных христиан, это даже не идеал, это каноническая норма. Но что делать, если воплотить в жизнь эту норму сегодня практически невозможно? Означает ли это, что мы, церковные иерархи, должны смириться с тем, что треть православных приходов в нашей стране отделены от общения со Вселенским православием? Или мы должны искать компромиссные варианты? Искать такие модели уврачевания церковного разделения, которые могли бы уже сегодня помочь отделившимся от нас братьям преодолеть изоляцию и восстановить спасительное единство со Вселенским православием.
Политики четко формулируют свою позицию. Для них важно, «оторвать» украинское православие от патриаршего центра в Москве, отделить православных христиан в Украине от «административного центра на территории страны-агрессора». Как можно относиться к таким целям? Говоря по совести, подобная позиция не только ошибочна с точки зрения экклезиологии, но и вообще нецерковная (ибо желание «отделить» или «оторвать» для Церкви нелегитимно, смысл бытия Церкви совершенно в ином: не отделять, а приобщать к благодатному единству во Христе).
У политиков одни приоритеты, а у нас, церковных людей — другие. Но мы должны не только критиковать ошибочные, превратные концепты политиков, но и указать на церковный, адекватный задачам и природе Церкви, способ решения главной проблемы Украинского православия — раскола. Существует мнение, что имеющее место в Украине церковное разделение — проблема исключительно политическая. А раз так, то и решать её нужно исключительно политическими инструментами. К примеру, дождаться прихода к власти очередного «православного» президента, который уже политическими методами понудит отделившихся вернуться домой, то есть в УПЦ (в единстве с Московским Патриархатом), от которой они в свое время отделились.
В Украине уже был свой «православный президент» — Виктор Янукович. Пинать ногами поверженных политических лидеров — любимое занятие для людей, у которых нет иных, более благородных, способов самоутверждения. Поэтому воздержусь от того, чтобы давать оценку «православности» Януковича и эффективности его политики по отношению к Церкви. Укажу лишь на то, что и Янукович, находясь много лет при власти, не смог «понудить» Киевский патриархат к самороспуску путём присоединения его духовенства и паствы к УПЦ.
Но если с проблемой не справился бывший президент, то кто тогда ее может решить сегодня? Русские танки в Киеве? Дальнейший раскол Украины на две — «пророссийскую» и «прозападную» - части? Безусловно, в России есть силы, которые хотели бы полномасштабной войны против Украины. Но чтобы не говорили о нынешнем российском лидере, это политик-прагматик («я прагматик с консервативным уклоном» несколько лет назад заявил о себе Путин в интервью в «Первому каналу» и Associated Press). А полномасштабная война с Украиной — это, прежде всего, непрагматично. Мало того, что в результате этого Россия окончательно будет изолирована от западного мира. Такое «присоединение» Украины может привести к полному краху современной российской государственности.
Еще более нереалистичной выглядит перспектива создания «Малороссии», недавно озвученная лидерами самопровозглашенной ДНР. Подобные инициативы приводят лишь к усилению патриотических настроений в Украине. «Если там — “Малороссия”, — будут рассуждать миллионы украинцев, — то здесь должна быть настоящая украинская Украина». Но каковы будут статус и судьба клириков Московской патриархии в этой сугубо украинской Украине? И не захочет ли украинское государство в одностороннем порядке, путем вмешательства в церковную жизнь, провозгласить Православную Церковь в Украине полностью независимой от Москвы? Тем более, что соответствующий исторический прецедент существует: в январе 1919 г. Директорией УНР был принят «Закон об автокефалии Украинской Православной Церкви и её высшего руководства».
6
Итак, надеется на то, что проблема разделения будет решена сугубо политическими методами не приходится. Во-первых, это нереалистично. А во-вторых, просто неправильно: какие бы ни были обстоятельства организационного становления УПЦ КП, сегодня эта структура объединяет в себе не десяток или даже сотню политиков, а миллионы православных украинцев. Следовательно, и методы решения проблемы должны быть адекватными — не политическими, а сугубо церковными.
Церковный подход — это, прежде всего, подход пастырский. Христос исцелял в субботу. И делал это не для того, чтобы продемонстрировать независимость от иудейских воззрений и обычаев того времени, а ради страждущих — ради того, чтобы нуждающийся в исцелении, получил его немедленно, в тот же день и час. Христова любовь не медлит. И такой же действенной, ответственной, упреждающей — должна быть и наша любовь. Христос не брезговал изгоями иудейского общества. А мы брезгливо кривим лицо, заслышав об «изгое» каноническом. Христос ради любви к ближнему нарушал заповедь «субботы». А мы оправдываем свое бездействие тем, что еще не «пришло время», не «вызрели обстоятельства» и т.д. Отец из Христовой притчи выбежал навстречу своему единственному пропавшему сыну. А мы сидим в своих церковных теремах, ожидая там возвращения миллионов отделившихся от УПЦ христиан.
Насколько может приблизить момент уврачевания раскола «юрисдикционный плюрализм» (или говоря проще, параллельное существование в Украине нескольких православных юрисдикций)? Не думаю, что у меня есть готовый ответ на этот вопрос. Но полагаю, что такую возможность уврачевания раскола следует внимательно изучить.
Мы все хотим жить в просторном, надежно построенном доме. И таким домом может быть только единая Церковь, только единая, объединяющая всех православных христиан Украины, церковная структура. Но сегодня у нас есть и другая задача: нам нужно дать приют бездомным. Мы должны восстановить молитвенное общение с полнотой православия для миллионов христиан, которые сегодня находятся в «зоне риска» — вне канонического поля православия. Чем хороша идея параллельного существования нескольких юрисдикций? Она дает возможность восстановить общение, не нарушая свободы других.
Предположим, есть некто Павел, который узнал Евангелие и стал христианином в лоне самопровозглашенного Киевского патриархата. И есть некто Петр, который принял крещение и получил воцерковление в патриархате Московском. И который не в меньшей степени, чем Павел, предан Поместной Церкви, к которой принадлежит. Воцерковившись, Павел узнал, что церковное сообщество, к которому он принадлежит, не находится в каноническом общении с остальной частью православного мира. И он искренне, от всего сердца желает, чтобы такое общение было восстановлено. Вопрос: как помочь Павлу обрести спасительное единство с остальным православным миром? Нужно, скажут одни, чтобы самопровоглашенная автокефалия, к которой принадлежит Павел, получила признание от Константинополя и других Поместных Церквей, и таким образом наш Павел оказался неотъемлемой частью канонического православия. Но давайте вспомним о Петре, который не хочет разрывать общения с Церковью, в которой крестился и воцерковился. Что делать со свободой Петра? Принести её в жертву интересам Павла?..
Понудить Петра силой присоединиться к автокефалии? Но Господь не забирал свободы и у последних грешников. К примеру, у тех, кто распинал и проклинал Сына Божиего, когда Тот умирал на Кресте. А чем виноват Петр? Тем, что он благодарен Церкви, которая его выпестовала как христианина?..
Вот здесь в качестве некой временной, но спасительной канонической меры и может быть принято параллельное существование нескольких канонических юрисдикций. Павел уже жаждет общения с мировым православием. И его можно понять: ведь он находится в «зоне риска», таинства церковного сообщества, к которому он принадлежит, — не признаются полнотой Православной Церкви… Но Петр не готов сегодня к тому, чтобы войти в одну церковную структуру с Павлом. Как примирить интересы этих двух верующих? Ответ дает полиюрисдикционная модель. Петр остается в составе материнской для него Русской Православной Церкви. А Павел получает возможность общения с мировым православием.
Предвижу «советы» от ближних и далеких братьев: заставить Павла или понудить Петра… Но поймите, речь идет не о единичном случае, а о миллионах наших соотечественников.
7
Мы немало говорили о недостатках «юрисдикционного плюрализма». А есть ли у него достоинства? Об одном из них я уже говорил в своем интервью: параллельное сосуществование на одной территории нескольких церковных юрисдикций создает конкурентную ситуацию. К примеру, местный священник дважды подумает, прежде чем написать в церковной лавке шокирующий прихожан ценник на таинства. И он же задумается, прежде, чем превратить амвон в политическую трибуну. Или приобрести не по годам и не «по сану» роскошный автомобиль. «Да куда они денутся! В раскол?» — ответил мне как-то священник, на мой вопрос, не боится ли он, что из-за столь кратких и редких служб в его приходе, последний может значительно поредеть…
Другим потенциально позитивным моментом здесь может быть бо́льшая связь между священником и прихожанами, а также прихожан между собой. К примеру, священнику, с любовью относящемуся к украинскому языку и культуре, легче понять прихожанина, который по своим убеждениям является патриотом Украины. Такой священник не будет часами спорить с прихожанами, опровергая их мнения о том, что украинский язык — это диалект русского, а Украина никогда не была государством. Сплоченнее и дружественней окажется в таком случае и сама община.
Наконец, нужно указать и на такой момент, как сохранение поместной традиции. Не секрет, что литургические и пастырские традиции различных Поместных Церквей отличаются друг от друга. К примеру, румыны (и вообще большинство Поместных Церквей) в своей литургической жизни пользуются новым стилем. А в Греции нет практики обязательной исповеди перед каждым причастием (что связано, между прочим, с тем, что там далеко не каждый священник имеет право принимать исповедь). А вот случай, про который мне рассказал один священник: пользуясь греческим служебником он на Великом входе не поминает патриарха и правящего епископа. И вот на этом основании его как-то обвинили… в расколе.
Я привожу эти аргументы ради объективности. Хотя в уме сразу же рождается ряд контраргументом. Неужели для того, чтобы понудить священника отменить «цены» на таинства и ограничиться добровольным пожертвованием, нужна вторая каноническая юрисдикция? Или быть может она нужна, чтобы навести порядок в умах священников, оградив прихожан от их антицерковных теорий? Наконец, все мы и так знаем, что городские приходы часто формируются не по территориальному принципу, а «под батюшку». Если батюшка известен своим консерватизмом, то в его приходе будут совершаться долгие уставные богослужения, на которых вы легко заметите длиннобородых мужчин и женщин, воспринявших «монашеский» стиль одежды. А если настоятель окажется либералом, то службы могут оказаться намного короче, а прихожанки в брюках.
И что же? Мы должны многократно усилить эти различия путем введения еще одной юрисдикции? Чтобы, к примеру, в храмах русской традиции преобладал консервативный дискурс: паломничества по российским монастырям, долгие службы на церковнославянском, почитание старцев, обязательная исповедать перед редким причастием. А в храмах альтернативной юрисдикции, наоборот, утвердился дискурс либеральный: сокращение служб, редкая исповедь при частом причастии, недоверие к монашеству и увлечение богословием Шмемана и Афанасьева. Не выйдет ли в таком случае, что, потеряв свой четкий территориальный принцип, приходы будут формироваться уже по каким-то иным критериям? К примеру, на основе идеологической общности или приверженности богословию того или иного направления…
Увы, все указанные нами опасности реальны…
8
Они реальны. И все же, как мне думается, это не отменяет главного (а может быть вообще единственного) достоинства принципа «юрисдикционного плюрализма» в отношении Украины. А именно того, что в качестве временной(!) канонической меры, он способен уже сегодня, не откладывая благое дело на неопределенный срок, помочь уврачевать существующий в нашей стране раскол.
Давайте смотреть правде в глаза: по факту таковой «плюрализм» в нашей стране уже давно существует. С тем лишь отличием, что альтернативные нашей Церкви юрисдикции — УПЦ КП и УАПЦ — не являются каноническими, поскольку не признаны мировым православием.
Мы, конечно, понимаем все минусы «юрисдикционного плюрализма». Позволю себе привести пример. По ряду причин в большинстве храмов УПЦ никогда не совершают богослужение на украинском языке (в том числе и из-за позиции паствы, которая отождествляет богослужение на украинском с расколом). А в кафедральном соборе Киевского патриархата никогда не служат на славянском — этот язык оказался в этой юрисдикции лишним. Как никогда не служат во Владимирском соборе и по знаменитому служебнику Митрополита Петра Могилы, который сохранил для нас тысячелетнюю богослужебную традицию Украины. (Для сравнения: в Киевской Трехсвятительской духовной семинарии УГКЦ ежедневно совершаются Божественная литургия и вечерня. При чем каждый четверг эти богослужения совершаются на славянском — чтобы будущие священнослужители УГКЦ умели грамотно служить как на украинском, так и на церковнославянском языках).
В чем опасность такого положения дел? В том, что мы разделены уже не только по юрисдикционно-каноническому признаку, не только в своих политических симпатиях, но и культурно. Политические симпатии могут меняться. Неканонический статус, с Божьей помощью, может поменяться на канонический. А вот культурная идентичность — это, увы, всерьез и надолго…
Юрисдикционный плюрализм рождает немало проблем. Но ведь мы и так их имеем. В нашей жизни и так, увы, наличествуют все эти минусы. Так может, стоит воспользоваться главным (единственным?) достоинством этого самого «юрисдикционного плюрализма». А именно восстановить на его основе молитвенное общение с Мировым православием как тысяч православных общин Украины, которые сегодня пребывают в расколе.
9
Юрисдикционный плюрализм — понятие весьма широкое. Формально оно предполагает существование двух и более юрисдикций на территории отдельной страны или региона. Но применительно к Украине принцип юрисдикционного плюрализма может быть воплощен в совершенно различных канонических моделях. Упомянем лишь те из них, о которых уже неоднократно говорили эксперты и церковные иерархи. Таких моделей три, и каждая из них предполагает, что в Украине могут параллельно сосуществовать юрисдикция Московского патриархата и:
1. полностью канонически независимая Украинская Церковь, образованная на базе канонической, признанной православным миром автокефалии;
2. церковной структуры в составе Константинопольского Патриархата (которая может пользоваться в рамках этого Патриархата бо́льшей или меньшей степенью автономии: от так называемой «критской» модели до возрождения статуса Киевской Митрополии до 1686 г., когда она пользовалась каноническими правами, сравнимыми с правами автокефальной Церкви);
3. автономной церковной структуры, которая будет иметь двойное каноническое подчинение: Киевскому Митрополиту и Собору украинских епископов и Константинополю (по аналогии с моделью церковного управления, принятой в «северных» или «новых» землях Греции, где местные церковные епархии, с одной стороны, находятся в управлении Собора епископов Элладской Церкви, а с другой — сохраняют свое единство с Константинополем, который, в частности, утверждает местных кандидатов в епископы);
4. и нескольких «национальных» юрисдикций — румынской на Буковине, Русской Православной Церкви — на Востоке и Центральной Украине, константинопольской — в западных и центральных регионах и т.д.
Легко заметить, что каждая из этих моделей имеет свои недостатки. Четвертая модель предполагает существенную фрагментацию украинского православия. Причем она фрагментирует его до такой степени, что фактически делает невозможным воссоединение юрисдикций в единой Поместной Церкви.
Первая, автокефальная, модель предполагает, что автокефальная Церковь будет образована только на базе части украинского православия. Маловероятным сегодня видится и само издание Томоса об автокефалии Украинской Церкви. Как мы уже писали, ни Константинополь, ни Москва институционально не заинтересованы в появлении автокефальной Православной Церкви.
Неоднократно подвергалась критике со стороны экспертов и вторая — константинопольская модель. Во-первых, такая каноническая инициатива будет воспринята Русской Церковью как попытка вмешательства в её жизнь, попытка «похитить» значительную часть её канонической территории. Во-вторых, эту модель оценили негативно и представители Киевского патриархата (которые настаивают, что единственным решением проблемы может быть признание самопровозглашенной ими автокефалии Константинополем и мировым православием).
Наконец, не нашла сегодня достаточной поддержки и наиболее компромиссная (с точки зрения интересов Константинополя и Москвы) «элладская» модель…
10
Что же делать, если всё так плохо? — вправе спросить меня читатель. И зачем было вообще поднимать вопрос об юрисдикционном плюрализме, раз автор не может указать на конкретный, отвечающий интересам Церкви и одновременно эффективный способ решения проблемы?
Внимательный читатель моего текста, вероятно, заметил: я скорее поднимаю вопросы, а не отвечаю на них. Почему? Дело в том, что проблемы и вопросы такого масштаба должны решаться не на уровне докладов экспертов или размышлений отдельных иерархов, а соборным разумом Церкви.
«Драбинко лоббирует “греческий” вариант», — могут заявить по прочтении этих строк мои недоброжелатели. И в очередной раз ошибутся. Я не лоббирую создание константинопольской юрисдикции. И не лоббирую любую другую из перечисленных мной выше моделей. Я «лоббирую» внимательное и рассудительное рассмотрение этих вопросов. «Лоббирую» уврачевание раскола и восстановление единства — если не полного, вплоть до восстановления единства церковно-административного, то хотя бы единства в молитвах и таинствах.
Такие решения не принимаются в спешке, без предварительного вдумчивого и беспристрастного обсуждения. Мы должны взвесить все «за» и «против». Должны понять реальные опасности и то, каким образом сможем их избежать.
Сегодняшние заметки мне хочется закончить следующим. Вполне возможно, что та или иная «плюралистическая» модель, будет в той или иной форме использована для решения украинского церковного вопроса. Также возможны другие, оставшиеся вне нашего внимания, канонические модели преодоления кризиса. Но какая бы модель ни была избрана соборным разумом Церкви, главным вопросом, который приобретет для нас особую актуальность, будет вопрос кафоличности, вопрос о том, как в новых канонических условиях утвердить универсальное, кафолическое измерение украинского православия.